Рецензия на поэтическую книгу – последний бастион или общее место?

Участники:

Анна ГОЛУБКОВА – модератор дискуссии, поэт, литературный критик, кандидат филологических наук, редактор литературного журнала «Артикуляция»;

Людмила ВЯЗМИТИНОВА – поэт, литературный критик, куратор LitClub «Личный взгляд», председатель секции поэзии Московского Союза Литераторов;

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН – литературный критик, эссеист, редактор отдела критики и библиографии журнала «Знамя», редактор отдела философии и культурологии журнала «Знание-Сила»;

Юлия ПОДЛУБНОВА – литературный критик, поэт, кандидат филологических наук, заведующая музеем «Литературная жизнь Урала XX века»;

Елена САФРОНОВА – литературный критик, прозаик;

Борис КУТЕНКОВ – поэт, литературный обозреватель, редактор отдела критики и эссеистики портала «Textura»;

Марина ВОЛКОВА – культуртрегер, издатель («Издательство Марины Волковой», Челябинск). Заочное участие.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Это третий круглый стол, посвящённый состоянию современной литературной критики, который проводится в нашем литературном клубе. И я вижу, что в зале аншлаг – то есть налицо интерес к проблеме рецензии на поэтическую книгу, что подтверждает правильность выбора темы круглого стола, потому что на первых двух разговор вёлся в основном между заявленными на них критиками. В сформулированных мною к этому мероприятию вопросах-тезисах я написала, что число пишущих стихи и, соответственно, издающих поэтические книги за последние двадцать лет сильно выросло и продолжает расти. Но когда встает вопрос об их качестве, всё чаще и настойчивее вспоминается Чацкий с его сакраментальным «А судьи кто?». Постоянно, на тех же стихах.ру, да и отнюдь не только там, создаются комиссии, жюри, и т.п., непонятно каким образом, кем и из кого сформированные, – вполне возможно, из достойных людей, но речь идёт о наличии профессионализма. А в условиях практически анархии в области издательского дела (я имею в виду некоммерческую его часть, которая не подчиняется закону чистогана) самоорганизация и демократизация приводят ко всё большему размыванию профессиональных критериев. С одной стороны, это хорошо, потому что запреты чреваты остановкой развития, но с другой – очень плохо, потому что для адекватного восприятия и тем более оценки любой ситуации требуются профессиональные знания и навыки, приходящие только с годами работы в определённой области. Процесс разрушения института профессионализма в литературном пространстве начался довольно давно – с поэзии, и наффдо сказать, что критика стала последним бастионом, который пал буквально в последние два года.

Именно в течение последних двух лет, посещая и организуя литературные мероприятия, я заметила, что если проводятся чтения, особенно открытые, то собирается полный зал. Также достаточно полный зал может собраться на шоу от литературы – организованное тем или иным способом. Но если заявлено нечто, требующее осмысления, особенно теоретического характера, в зале будет 5-7 человек. Иными словами, в ходу развлечение и продвижение, особенно – самопродвижение, которое в лучшем случае сопрягается с саморазвитием, тогда как аналитика, связанная с приращением знания, вышла из моды и перестала интересовать широкие массы. С этим связан кризис литературной критики, которая становится достоянием узкого и замкнутого круга людей, пишущих и читающих серьёзные аналитические статьи и обзоры.

Другое дело – рецензия. В силу того, что стихи пишутся и издаются, их авторы нуждаются (пока ещё, во всяком случае) в рефлексии, то есть в написании рецензий. Этим, надо понимать, и объясняется такое количество пришедших на наш нынешний круглый стол. Хотя, в условиях нарастающей депрофессионализации речь идёт скорее не столько о рецензиях, которые может писать только профессионал, сколько об откликах, которые могут быть написаны кем угодно.

Вот эту сложившуюся на сегодняшний день ситуацию мы и собрались обсудить. А теперь я передаю бразды правления нашей ведущей – Анне Голубковой.

Анна ГОЛУБКОВА: На первом посвящённом литературной критике круглом столе из прошедших в этом клубе (с его материалами можно ознакомиться здесь) мы обсуждали такое явление, как книга статей, и за круглым столом тогда собрались люди, их издавшие, которые делились подробностями написания и издания. Это была узкопрофессиональная тема. Второй круглый стол (с его материалами можно ознакомиться здесь и здесь) охватил более широкий круг вопросов – мы говорили о критике как об аналитике и как о способе продвижения автора в литературном пространстве. Тогда среди нас присутствовала Надя Делаланд, которая в ту пору работала пиарщиком издательства «Эксмо», – к настоящему моменту её отдел интеллектуальной прозы расформировали. Она рассказала нам очень интересные вещи о том, как это происходит в литературе – ну не прямо в коммерческой, а в той, которую они пытались продавать. Также у нас на круглом столе тогда присутствовала Алёна Бондарева, главный редактор критического сайта «Rara Avis»; Алёна рассказывала о своих впечатлениях редактора и удивлялась тому, что люди, которые пишут большие, сложные критические статьи, не умеют писать маленькие завлекательные заметки.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Речь тогда шла и о том, может ли критика быть самоокупаемой – и как это влияет на её качество. Надя Делаланд, помнится, говорила, что отдел интеллектуальной прозы в «Эксмо» фактически не окупается, на что я заметила, что скорее всего, он вскоре закроется, что к настоящему времени и произошло. В наше время практически всё – чистый и откровенный бизнес, и всему, что не способствует прибыли, – причём достаточно большой прибыли – приходится думать буквально о выживании.

Анна ГОЛУБКОВА: Давайте перейдем к нынешнему круглому столу. Способна ли сегодняшняя поэтическая рецензия на что-то повлиять? Интересна ли она кому-то, кроме самого героя рецензии и узкого круга его друзей и поклонников? Тут остро стоит вопрос о людях, которые пытаются себя пиарить и пишут, например, мне, – не опубликую ли я рецензии на их бессмертные творения. А я им пытаюсь объяснить, что это не будет оказывать на их продвижение абсолютно никакого влияния, – ну, может быть, 0,5%. Но они искренне убеждены, что критика имеет авторитет, что рецензии – это средство пиара. Давайте спросим об этом Ольгу Балла, которая написала рецензий больше всех нас, вместе взятых. Ольга, что Вы скажете об этом с позиции редактора правы ли те самые наши прекрасные периферийные наивные литераторы, которые пытаются продвинуть свои книги с помощью «авторитетного критического суждения»?

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Я думаю, что доля правды в этом есть, потому что если паче чаяния книга провинциального автора попадётся на глаза внимательному читателю-критику и сама при этом окажется хорошей, притом будет проговорена на страницах электронного или бумажного издания, то герой рецензии, безусловно, попадёт в центр внимания. Хотя бы потому, что о нём хорошо и умно написано. Как-то Владимир Губайловский говорил примерно так: критик – это переводчик с поэтического языка на общечеловеческий. Критик работает как посредник – между замкнутым на себя поэтическим сознанием и более разомкнутым сознанием общекультурным. С одной стороны, он объясняет общекультурному сознанию, что происходит в поэзии, и может написать об этом так, чтобы людям, которые не являются носителями профессионального сознания, было интересно. А с другой, он объясняет поэтическому сообществу, как это выглядит вовне. В принципе, я верю в критическую коммуникацию, хотя, по моему разумению, критика – это прежде всего рефлексия внутрилитературная: это прежде всего часть литературы, вынесенная «вовне». Поэтому чем больше критики будут писать о литературе, тем больше она будет вовлекаться в общекультурную динамику.

Борис КУТЕНКОВ: Серьёзная проблема, которая встаёт в этом контексте, – это проблема литературного информирования. Очень немногие читают литературную периодику и интересуются книжными новинками по всему спектру, а главное, немногие имеют для этого мотивацию. Я получаю информацию из разных источников, но и я не успеваю следить за всеми произведениями, которые не относятся к поэзии и нон-фикшн. Вспоминается прошлогодний разговор с культуртрегером, организатором многих мероприятий, который признался, что уже давно не читает литературную периодику; по его словам, рекомендации друзей и знакомых покрывают его потребность в информировании. Такая позиция мне не близка, так как обширную часть спектра человек упускает из зоны своего внимания. В контексте темы нашего круглого стола можно говорить о такой проблеме, как случайность выбора объекта рецензирования, – на мой взгляд, эта случайность будет всё усиливаться и будет зависима от личнотусовочных интересов, заказа издания, интересов своего круга, – в общем, сиюминутных интересов, – а не от возможности внятного, культурно обоснованного личноориентированного выбора. С последним становится всё сложнее в условиях информационного перенасыщения, которое стало общим местом применительно к современной ситуации в культуре.

Что касается примеров «раскрутки» литератора критиком, то в поэзии это труднопредставимо в силу её небольшого ареала рецепции. В прозе я такие случаи знаю, но считаю их неудачными: мне известны случаи, когда авторы проплачивают рецензии на свои произведения, но в какой-то момент люди – по крайней мере, внутри литературной среды – об этом узнают, и автор становится посмешищем, – пусть не публично, а в застольных беседах.

Как редактору, как критику мне важны точечные попадания – с их помощью люди, которые не имеют прямого отношения к пресловутой «литературной среде» (это понятие можно трактовать широко – назовём так круг постоянных авторов толстых журналов и топовых интернет-изданий), узнают о появлении тех или иных авторов. Один из последних примеров – выход в 2017 году прекрасной книги поэта Марии Марковой «Сердце для соловья» в издательстве «Воймега». Книга, к моему огорчению, не слишком громко прозвучала – в силу загруженности издателя, у которого не было времени заниматься ей, в силу скромности автора, не имеющего желания и времени себя продвигать, и в силу того, что многие откликнулись на книгу Марии «Соломинка», вышедшую пятью годами раньше. Я предпринял какие-то усилия – абсолютно вне инициативы автора книги – чтобы книга стала более известной: написал рецензию в «Homo Legens», попросил Сергея Кима написать рецензию в «Лиterraтуру», где тогда работал, а Марию Бушуеву – в «НГ Ex Libris». Наши относительно новые журналы и порталы широкой аудитории неизвестны, а вот «Независимую» или «Литературную газету» многие по старинке покупают в киосках или выписывают. И благодаря рецензии Марии Бушуевой о книге Марии Марковой узнал композитор Спиваков, который, понятное дело, не имеет отношения ни к поэзии, ни к поэтической критике. Не знаю, что его впечатлило – тонкость анализа или цитаты из стихов, – но он стал просить меня через своих подопечных добыть ему книгу, затем прислал за ней курьера. Такой случай точечного попадания не единственный; как редактору и обозревателю мне это всегда очень приятно.

Анна ГОЛУБКОВА: Как Вы считаете, имеет ли смысл автору заниматься активным поиском рецензента?

Борис КУТЕНКОВ: Думаю, что на ранних порах ему стоит подождать – и просто больше общаться с коллегами, заниматься культуртрегерством, вращаться в литературной среде, но не пережимать, чтобы не обрести дурную репутацию. Если он действительно пишет шедевры, успех его непременно найдёт и без активных усилий в самопиаре. Что касается проплаченности рецензий на поэтические книги, то я не думаю, что это очень распространено в условиях нынешнего социально-экономического бытования критики. Такие случаи не слишком верифицируемы: редактор издания не может точно сказать, получил ли предварительно рецензент деньги от автора книги. И здесь опять же важна проблема литературной информированности – в данном случае редактора. Плохо, когда издание принимает рецензию ориентируясь только на качество текста и не учитывая взаимоотношений между рецензентом и автором. Хорошо, когда редактор достаточно осведомлён о взаимоотношениях в литературном мире, чтобы пресечь случаи литературной коррупции. В моей практике были случаи, когда я пресёк случаи откровенно проплаченных рецензий, – в случае с посредственными авторами, которые имеют такую финансовую возможность и предлагали это лично мне или стороннему рецензенту для нашего издания. В то же время, разумеется, никто не застрахован от крайней бедности и внезапного денежного предложения и, наконец, от удачного совпадения собственных интересов рецензента с финансовыми возможностями автора, но последние случаи, повторюсь, редки. При этом меня не отторгает ситуация, когда друг/поклонник поэта или редактор журнала платит из искренних побуждений и из собственных средств за рецензию на книгу другого хорошего автора – например, уже ушедшего. Опять же, такие эпизоды не слишком распространены, но мне известны; по отношению к тому, кто платит, ничего, кроме ощущения благородства, такая практика не может вызывать. Другое дело – если у рецензента нет искренней любви к предмету, а только заказ, это всегда чувствуется в самой интонации рецензии и не убеждает читателя.

Юлия ПОДЛУБНОВА: У меня тоже были случаи предложения денег. Я знаю людей, которые за гонорары пишут предисловия к книгам: совсем никакой автор просит, критик об этом авторе пишет. Но для себя я такой ситуации не представляю.

Хочу вспомнить о том, что сайт «Горький», который говорил о том, что он не будет публиковать рецензии на поэтические книги, всё-таки открыл такую рубрику – её ведёт Лев Оборин. Кроме этого, они о поэзии не пишут за редкими исключениями – вот Данила Давыдов недавно нам рассказал о поэте Пидоренко. Интересно посмотреть, становятся ли те авторы, о которых пишет Оборин, более раскрученными. Тут, конечно, играет роль площадка. А если, например, представить невероятное: в «Медузе» Галина Юзефович возьмёт и станет писать о поэтических книгах?

Борис КУТЕНКОВ: Это фантастика, она много раз говорила, что не будет писать о поэзии.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Личность развивается.

Анна ГОЛУБКОВА: А как обстоит ситуация с екатеринбургским материалом – в контексте всего того, о чём мы сейчас говорили?

Юлия ПОДЛУБНОВА: Я должна сказать, что в провинции эта система раскрутки работает. Если кто-то из раскрученных уральских или тем более московских критиков напишет про какого-то автора, то символический капитал этого автора в пределах Урала или конкретно Екатеринбурга невероятно повышается. С другой стороны, пережимать тоже не надо – если тебя замечают в столице, и это не громкая слава, как, например, у Алексея Сальникова, то от своих ничего хорошего ждать не приходится. И получается ситуация зависания вне пространства – в регионе тебя вроде бы отторгают, а в Москве тебя замечают, но не тотально.

Борис КУТЕНКОВ: А формируется ли определённая зависть в регионе: если автор признан в Москве, – как об этом писал Борис Рыжий, то в Екатеринбурге его демонстративно не замечают?

Юлия ПОДЛУБНОВА: Он всё правильно написал. Другое дело, что Борис Рыжий – это конец 90-х – начало 2000-х, с тех пор культурная ситуация сильно изменилась: у нас очень широкое поэтическое движение, хотя и не такое монолитное, как, возможно, вам сегодня расскажет Марина Волкова. Есть новый уральский андеграунд – молодёжь, которая не рифмует и не продолжает традиции уральского метареализма. Если ты включён в условные союзписательские круги, то твоей известности в Москве только рады; если ты вне каких-то кругов, то делают вид, что тебя нет или пытаются поставить на место. Даже интересно наблюдать за этой борьбой с молодёжью.

Елена САФРОНОВА: Отвечу вначале на заключительный вопрос круглого стола: «Не кажется ли Вам, что предыдущие вопросы, рисуя картину происходящего в современной поэзии, провокационно сгущают краски?». Эти вопросы кажутся мне не только провокационно сгущёнными, но и, извините, тенденциозными. Во-первых, мне непонятно, почему мы разделяем поэзию и прозу. Мы хотим сказать, что в прозе другая ситуация? Или что больше профессионализма в рецензентах, которые работают с прозой? Или что не так стыдно взять деньги с графомана-прозаика, как с графомана-поэта?

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: В прозе сегодня качественно иная ситуация, чем в поэзии. На мой взгляд, именно проза сейчас находится на взлёте, отвечая на серьёзные запросы культурного пространства. В поэзии сейчас идёт некая подспудная работа, она пока работает на себя, то есть на своё развитие. Соответственно этому – и реакция читающей публики. Посмотрите на деятельность коммерческих издательств – проза там издаётся серьёзными тиражами, тогда как поэтические книги выходят практически только в некоммерческих издательствах, малыми тиражами, по инициативе самого автора, и даже близко не имеют такого влияния на читающую публику, как проза.

Елена САФРОНОВА: Соглашусь, что механизмы пиара в этих издательствах заточены под продвижение прозаиков. Кстати, и затронутая здесь ситуация предложения платного рецензирования гораздо чаще возникает в среде прозаиков, чем в среде поэтов, по моему опыту. Так что аргументы организаторов этого круглого стола я слышу, их позицию принимаю, но мне всё равно это разделение мне кажется несколько искусственным. Следующий вопрос: «Не кажется ли Вам, что количество людей, пишущих стихи и считающих себя поэтами, сегодня увеличилось и продолжает расти?». Не просто кажется – оно так и есть. Но я бы не сказала, что это признак сегодняшнего дня. И точно такой же формулировкой я бы ответила на два последующих вопроса, которые, на мой взгляд, неточны именно из-за слова «сегодня». «Не кажется ли Вам, что большое количество людей сегодня не интересуются происходящим в литературном пространстве и серьёзной аналитикой?» – да, но это примета не только сегодняшней ситуации. «Не кажется ли Вам, что многие люди сегодня озабочены продвижением себя и своего творчества?» – да, это так, но что в этом сегодняшнего или актуального? Граф Хвостов ещё при Пушкине разбогател на стихах.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Я застала перестроечное время – с фантастическими тиражами толстых журналов. Вот когда была в ходу аналитика. В советское время она тоже была в ходу – вопрос её содержания сейчас вынесем за скобки. При этом необходимо отметить, что людей, интересующихся серьёзной аналитикой, всегда было немного, но сейчас их, по моим наблюдениям, просто ничтожное количество. Возможно, за пределами литературы дело обстоит более благополучно, хотя я думаю, что если и да, то ненамного.

Елена САФРОНОВА: Сейчас тиражи, которые ни одному толстому журналу не снились, есть у сетевых поэтесс, Соло Моновой или Ах Астаховой, аудитория комментирует их, ведёт вокруг них полемику – чем не разновидность рецензирования? И я бы хотела вернуться в 1989 год – год распада советской системы книгоиздания. В 1991 вышел указ, позволяющий частную издательскую деятельность наряду с другими формами заработка: можно шить сапоги, а можно издавать книги. С этого и началось: если такое возможно, то само собой, что человек зачастую считает возможным покупать издательские услуги, – часто выпуская книги в собственной редакции и без какого-то профессионального отбора. Где здесь предел совестливости, чтобы он не купил ещё и профессиональную рецензию? С другой стороны, платное рецензирование естественным образом вытекает из платного «сампечата». И я бы хотела попенять участникам сегодняшнего круглого стола, которые разубеждают авторов в пользе рецензии. Если это так, то, по сути, они говорят, что наша профессия не имеет смысла. Не нужно разубеждать людей, которые думают, что рецензия критика может помочь им влиться в профессиональные круги, пусть это будет как вера в Дедушку Мороза – и вообще-то повышение престижа критики в литпроцессе. На мой взгляд, тут многое зависит от профессионализма критика – способен ли он выбрать автора из самотёка, рецензию на которого ему не стыдно было бы написать, и соответствующим образом подать материал.

Ещё хотела бы сказать о коммерциализации литературы в регионах. Урал я в пример не беру – на мой взгляд, там всё гораздо профессиональнее. Но по Рязани некоторые известные персонажи, издающие книги местных самодеятельных писателей, ходят с таким видом, будто они Гумилёв и Ахматова. У них есть собственное издательство, полиграфическое оборудование, с помощью которого они выпускают всё новые и новые книги графоманов и принимают этих графоманов в созданный ими «писательский союз», тем самым окончательно опуская планку литературного профессионализма. Подобные схемы, кстати, не только в провинции работают. Если мы сосредотачиваемся на нашей работе и упускаем из виду такие уродливые ситуации, то, на мой взгляд, мы говорим не о том.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Я в своё время возила книги на литовку – на сигнал ставилась соответствующая печать, без которой издание не принималось в типографию. И, естественно, тогда я была в числе тех, кто жаждал развала той издательской системы – с невозможностью, например, употреблять в текстах слово «Бог», или «секс», и прочими множественными запретами. Но вот прошло достаточно много лет после развала той системы, и я стала всё чаще вспоминать знаменитые стоки Дмитрия Александровича Пригова про свободу, которая «без конца», «без выхода и входа», и так далее – по тексту. И теперь – также по тексту – «я её страшуся, как честный человек». Поскольку выяснилось, что полное отсутствие какой-либо цензуры – «без конца», «без выхода и входа» – ведёт к развалу системы профессиональной грамотности и отсутствия адекватных критериев при отборе текстов  и их редактуре. Можно назвать это не цензурой, а отсутствием профессиональных фильтров, смысл остаётся тем же.

Выступление Марины ВОЛКОВОЙ:

Людмила ВЯЗМИТИНОВА зачитывает ответы Марины ВОЛКОВОЙ на вопросы круглого стола:

Начну с последнего, восьмого вопроса. Предыдущие вопросы не сгущают краски, напротив, настраивают на очень мягкую оценку ситуации. Главной проблемой современного литературного процесса (поэзия) считаю проблему нечтения. К нечтению отношу: 1) нечтение вообще современной поэзии; 2) поверхностное, механическое чтение – «чтение буковок, а не текста»; 3) чтение книг и стихотворений поэтов только «своего круга» (как правило, от 10 до 50 поэтов, не более). Интересная рецензия – одно из средств лечения нечтения, неинтересная – способ перевода нечтения в хроническую болезнь.

Теперь  краткие ответы на остальные вопросы:

1. Да, увеличилось и будет увеличиваться. И это не стихийное бедствие, а побочный (третьестепенный) результат работы по продвижению современной поэзии и поэтов.

2-3. Не кажется – я в этом, увы, уверена. Основания для уверенности – наблюдения над поведением поэтов в ходе ряда проектов (ГУЛ, РПР-2016, АСУП). На Урале ситуация более оптимистичная, чем в других регионах (и в столицах), но тоже не идеальная. Причины этого? Ответ в терминах вопроса  – результат де-профессионализации; ответ в  собственной логике – отсутствие у большинства стихотворцев и критиков представления о целях поэзии.

4. Не каждый. Активность поэта в погоне за рецензиями обратно пропорциональна масштабу его дара.

5. Рынок (точнее, базар) рецензий есть. Не всегда валютой являются деньги, чаще это бартер (ты – мне, я – тебе), но и деньги фигурируют, обычно вкупе с другими «услугами»: плата за литературные курсы, «редактирование», организацию публикаций в сомнительных сборниках, журналах и т.п. Иногда рецензия пишется в обмен на обаяние/настойчивость автора. Во всех этих «покупных» рецензиях ничего страшного, кроме дискредитации имени рецензента: рецензия на слабую книгу не поднимает автора книги, а опускает рецензента.

6. В вопросе противопоставляется «настоящая профессиональная аналитика» и рецензии, которые почему-то «деформируются в нежелательную сторону». Я отвечу жёстко: не жанр важен, а его исполнение. И еще жёстче: позорно писать рецензии/аналитику на позорные книги.

7. Очень уважительно отношусь к ряду критиков и литературоведов, пишущих о поэзии, но имена в контексте нашего разговора о рецензиях называть не буду – рецензий как раз в их творчестве маловато либо они случайны, и ценю я таких критиков прежде всего за способность читать и писать о больших объёмах поэтических текстов (а читать и мыслить современную поэзию надо именно большими объёмами, в этом я убеждена). В современной критической мысли не хватает свободы, т.е. собственно мысли. В рецензиях – честности.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Что касается позиции и проектов Марины Волковой, надо учитывать, что большую роль тут играют сила личности и харизматичность этого человека. Возможно, она и права, что активность в продвижении рецензий на себя обратно пропорциональна дару автора, но лично я считаю, что для пишущего человека совершенно естественно желание иметь обратную связь с потребителем его творчества. И, возможно, для сложившегося поэта более важен читательский отклик, чем рецензия профессионала. Но я настаиваю на том, что размывание границы между читательскими откликами и профессиональными рецензиями свидетельствует о размывании профессиональных критериев как таковых. Я хорошо помню слова Владимира Губайловского, сказанные уже лет 15 назад на одном из его вечеров, – о том, что в критике главный жанр – рецензия. При этом она должна быть написана так, чтобы представляемый автор был представлен полностью и адекватно – со всеми особенностями и перспективой его творчества, вставленного в контекст общекультурной ситуации, а это может сделать только профессионал.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: В этом тоже есть резон – чтобы рецензии говорили сами за себя.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Я могу говорить только о собственном восприятии – поставить себя в положение неискушённого читателя я не в состоянии, поскольку достаточно давно занимаюсь всем этим профессионально. И должна сказать, что литература – и особенно критика – сейчас очень сильно меняется. Дело даже не в обзорах и аналитических статьях – их всегда читал достаточно узкий круг, – а в том, что сильно модифицируется единственный неуничтожимый жанр критики – рецензия. А вот в какую сторону – пока не знаю.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Мне в современной критической мысли очень не хватает большого синтеза, соединённого с большим анализом. Что касается оперативного реагирования, то с ним как раз всё в порядке: один Фейсбук приносит нам много радости в смысле ориентирования в свежевозникающих текстах и быстрых реакциях на них. А вот динозавры, которые с высоты своего динозаврического роста видят большую картину, – они, я боюсь, вымирают, а вот лично мне их бы и хотелось культивировать.

Анна ГОЛУБКОВА: Они же кусаются.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Ну почему? Некоторые травку едят.

Мы сейчас имеем взрыв эссеизма, субъективных, импрессионистичных реакций, которые выражают движения души написавшего текст разной степени отрефлектированности. Не то чтобы у нас хорошо развита эссеистическая культура – но много дикорастущих, низовых форм вроде постов на том же Фейсбуке. Я очень сокрушаюсь, что я не стала теоретиком литературы, и мне хотелось бы оторваться от уровня оперативного реагирования на новинки и перейти к медленному осмыслению.

Анна ГОЛУБКОВА: Давайте поставим вопрос о том, в какую сторону наши участники хотели бы развиваться. Вот Вы, Людмила, в какую сторону хотели бы развиваться?

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Пока не знаю. Могу ручаться только за то, что любимым моим жанром остается отчёт-рецензия на литературное мероприятие – жанр-бастард, как его назвали на премии «Московский наблюдатель». Он тоже модифицируется, и над этим хотелось бы поработать. Вот вчера, например, были совершенно великолепные «Полюса»: Андрей Черкасов и Вадим Банников, оба говорившие о том, что русский язык беден в смысле средств литературного выражения и никуда не годится. Я слушала это с изумлением: в моём поколении было принято думать, что он великий и могучий. Это надо осмыслить, и об этом хочется написать – базируясь на живом общении, которое происходит при посещении литературного мероприятия.

Борис КУТЕНКОВ: Я ощущаю не недостаток в чём-либо – эссеизме или аналитике – а только переизбыток: пишутся разные рецензии, хотя далеко не все из них (в том числе и собственные) удовлетворяют меня по качеству, и, на мой взгляд, достаточно и аналитических статей. Однако крайние точки смыслового вектора вижу явно – на мой взгляд, это различие между вкусовой и аналитической критикой. Я бы отделил это от того, о чём говорила Марина Волкова: расхождения между «читательскими» и «профессиональными» отзывами – сейчас говорю только о разновидностях профессионализма.

С одной стороны, есть осознанная вкусовая позиция человека с большим гуманитарным бэкграундом, которая отличается субъективизмом, – хорошо, когда это внятный субъективизм критика, плохо, когда это зависимость от мнения кураторов или издания. Мы видим такие издания и таких критиков, – и иногда есть ощущение, что их мнения не меняются годами. Но в то же время нужно признать достоинства таких статей – они пишутся зачастую с наличием собственного стиля, будучи противопоставлены в этом смысле филологической критике, и тут можно говорить о критике как искусстве.

С другой стороны, сглаженная филологическая критика, которую мы любим за её научную точность, отсутствие взбалмошной оценочности, – за преобладание такой критики с её устранением оценочности из анализа произведения выступал Михаил Леонович Гаспаров, проводя разграничение между «точноведением» и «что-товедением». Но нельзя не признать, что если мы хотим внимания более-менее широкой аудитории, то нужны элементы популяризаторства. Мне бы хотелось, чтобы критика «вкусовая», исходящая из незыблемой позиции определённого знания, проверяла себя на соответствие текущему моменту (а прав ли Вася?), и чтобы эта проверка на соответствие не приводила к критической неуверенности, это с одной стороны, – и с другой, чтобы объективирующая критика оставалась читательской в лучшем смысле слова и не теряла пристрастности, чтобы объективирующее движение мысли и анализ по законам, поставленным над собой автором, не мешали здравой оценочности. Но это уже идеал, близкий к гоголевской «Свадьбе». Впрочем, всё реже пишущая Ирина Роднянская и активно действующие Ольга Балла или Марина Гарбер вполне удовлетворяют моим представлениям об этом идеале.

Елена САФРОНОВА: Мне кажется, Марина Волкова очень точно обозначила дихотомию. Если мы хотим быть более нужными и востребованными обществом, чтобы прекратились наши коллективные обсуждения нашей же невостребованности или неавторитетности, – то, наверное, стоит идти по тому пути, который обозначила Марина: рекомендательная, где-то даже и рекламная критика, быстрое реагирование, профессиональное до того предела, чтобы не погружаться в филологические дебри. Формат аналитической статьи нужен – но хочу заметить Вам, Ольга, он сформировался уже давно и изобрести велосипед, наверное, не получится.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Роман сформировался ещё давнее, а люди пишут и читают. Я не собираюсь изобретать велосипед – речь шла о формате, в котором мне хочется высказываться, а велосипеды меня вполне устраивают, они хорошо едут.

Елена САФРОНОВА: Не будучи профессиональным филологом, я не имею права замахиваться на формат большой аналитической статьи на грани литературоведения и предпочитаю для себя жанр «мелкого критического брызга» – определение, которое прозвучало у нас в этом году на семинаре Союза Писателей Москвы из уст Евгения Коновалова; кстати, то, что он делает, мне нравится – это большой «критический брызг», синтезирующий и вкусовое «взгляд и нечто», и аналитику. Но я думаю, что полностью от субъективизма мы не освободимся. Если подытоживать, то я хотела бы развивать жанр более востребованного, более оперативного отклика, доходящего до той аудитории, на отсутствие которой мы всё время сетуем.

Юлия ПОДЛУБНОВА: Критиком я стала после того, как в прошлом году вышла книга моих статей и рецензий «Неузнаваемый воздух». Всё, что я до этого писала, начиная примерно с 2009 года, воспринимается сейчас как какие-то подходы к критике. А после того, как эта книга обозначила какой-то период жизни, я вдруг поняла, какой формат меня устраивает: это может быть рецензия, может быть статья, но в них должна быть определённая дерзость, точное называние чего-то, что ещё не обозначено и от чего идут ещё не названные связи к более широкому контексту. А с другой стороны, то, что я пишу, должно быть мне самой интересно; меня должно колбасить.

Анна ГОЛУБКОВА: Мной написано около ста рецензий и статей. Изначально, когда я принималась это делать, я ориентировалась на жанр толстожурнальной рецензии со своими законами и чёткой жанровой принадлежностью. Но когда ты давно работаешь в этом жанре, он становится тебе тесен или просто-напросто скучен, поскольку ты можешь хоть среди ночи проснувшись написать на любого графомана рецензию…

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН (смеётся): Главное – знать, когда сдавать и сколько знаков.

Анна ГОЛУБКОВА: И когда число моих текстов дошло до ста, я поняла, что не могу уже работать в этом жанре. Сейчас мне хочется более живого восприятия, жанра заметки о книге, имеющей полухудожественный характер, поскольку в этом случае ты пишешь не как критик или литературовед, а как писатель. Но это возможно не с каждой книгой. Этим я не занимаюсь сейчас, я об этом думаю, – тем более что интересует меня сейчас поэзия нарочито сложная, в чём-то даже и переусложнённая. Это поэзия, которая никогда не будет популярной (хотя, разумеется, если такого поэта возьмёт Марина Волкова и будет ездить с ним по школам и библиотекам Челябинской области, она получит свой результат). Тем интереснее работать с такой рецензией не в толстожурнальном, филологическом формате, а в формате живого художественного слова. Не знаю, получится ли это у меня когда-нибудь, но я к этому стремлюсь.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Анна, а где они, по Вашему мнению, должны быть опубликованы?

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: Это, скорее, газетный формат.

Анна ГОЛУБКОВА: Моя последняя новомирская «Книжная полка» – шаг в этом направлении, она написалась очень легко.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: Мне лично очень не хватает сетевого издания, в котором были бы оперативно появляющиеся короткие рецензии на книжки.

Елена СЕМЁНОВА (вопрос из зала): У меня вопрос, как вы относитесь к рецензиям, опубликованным на сайтах интернет-магазинов, – более рекламным, глянцево-выпуклым?

Борис КУТЕНКОВ: Сейчас появилось интернет-издание «Book-24», в котором работает Надя Делаланд, – в рамках интернет-магазина: там публикуются довольно развёрнутые рецензии, интервью, это какое-то совсем новое для меня гибридное образование. Посмотрим, что из этого получится.

Возвращаясь к теме нашего круглого стола – поэтическое рецензирование – хочется вспомнить дихотомию, утверждённую Михаилом Айзенбергом, – с одной стороны, между критикой как безусловным знанием, что такое стихи, и проверкой рецензионного объекта на соответствие этому знанию, и, с другой стороны, всё большим незнанием и выяснением этого здесь и сейчас (как сказал Айзенберг мне в интервью 2014 года, «даже размышляя о чужих стихах, я стараюсь выйти на какую-то общую проблематику: что такое стихи вообще. А это, скажу я вам, тот вопрос, ответ на который становится всё таинственнее по мере того, как о нём думаешь. Чем дольше себе задаёшь этот вопрос – тем глубже уходит ответ. Он уже где-то в самой природе языка, в самой природе человека, в самой природе человечности. Он уже где-то очень далеко – и ответ на него не предвидится». Мне были непонятны его слова, а с годами я всё больше их понимаю).

Владимир ПРЯХИН (отзыв из зала): Я периодически слежу за тем, как сложилась критика в других странах, где сложились так называемые рыночные отношения. У нас, как мне кажется, внятная рецензионная культура ещё не совсем сложилась – по той причине, что сначала отношения были идеологически направленными, а потом возникла рыночная стихия, и она вызывает у многих определённый протест. В большинстве крупных стран с традиционно «свободной» экономикой существуют параллельно литературные издания разного художественного уровня: есть так называемая «массовая» культура (и, в рамках её, литература «коммерческая», ориентированная на объём продаж, есть  «жёлтая» пресса, ориентированная на сенсацию и эпатаж), и есть литература «академическая», которая, особенно поэзия, развивается в тесной связи с теми научными изысканиями, которыми заняты филологи и литературоведы соответствующих факультетов различных университетов. Поэтому каждый критик достаточно отчётливо представляет сегмент литературы, в котором он намерен работать, со всеми его преимуществами и недостатками. Думаю, что такая система сложится постепенно, и у нас она уже складывается, достаточно посмотреть на издательскую политику крупных издательств или почитать узкоспециализированные издания, например НЛО и подобные.

Ольга БАЛЛА-ГЕРТМАН: У меня в голове сидит высказывание Владимира Губайловского, который как-то сказал, что стихотворение, не получившее критической интерпретации, ещё не вполне родилось, и критик своими интерпретациями помогает ему состояться.

Екатерина ЛИВИ-МОНАСТЫРСКАЯ (отзыв из зала): С одной стороны, сейчас есть университетская поэзия, совершенно нечитабельная, с другой – слэмовая поэзия, ориентированная на чтение вслух, граничащая с рэпом. Сейчас поэзия написанная возвращается к своим истокам, – к шаманству, даже к Средневековью, а то и к первобытному существованию. Как читатель я больше люблю читать стихи, а не рецензии на них. Не знаю, как насчёт признания в поколении, – возможно, тут поэт обречён, – а в потомстве каждый поэт, если не случится никаких страшных катаклизмов, найдёт собственного читателя. Из рецензии мне важно получить ответ на вопрос:, насколько каждый поэт – это мир, насколько он создаёт неповторимую вселенную? Самое трудное – попытаться увлечь. И критика должна, возможно, обращаться к будущему читателю даже больше, чем к современному. Применительно же к моему литературному бытованию мне важна роль посредника – я приношу друзьям книги понравившихся мне современных поэтов, говоря: почитайте, это здорово. Конечно, я не всегда получаю положительную реакцию: один мой знакомый сказал, что стихи пишут инфантилы и шизофреники, другой – «вас всех надо уничтожить, потому что я прихожу домой и хочу отдохнуть душой», а вы нарушаете моё личное пространство своим вторжением и какими-то непонятными сложными смыслами.

Валерия ИСМИЕВА (отзыв из зала): Тот подход к критике, который обозначила Екатерина, я бы назвала феноменологическим – действительно, когда мы общаемся с поэтом, мы стремимся постичь законы его мира. Как говорил в своё время наш преподаватель по искусству, «искусство храма невозможно понять, если ты не внутри храма». Если мы отстранённо воспринимаем произведение, не надо удивляться, если мы в него не вникли. Априорно такая установка неверна, так как она грозит сплошными несоответствиями. В искусствоведении всегда ценились те авторы, которые ставили произведение в контекст не просто художественных явлений, а связывали его с историческим контекстом, а также философским,  и литературным. Мне было бы интересно того или иного автора увидеть в разрезе соприкосновения с другими искусствами и с зарубежной поэзией. У нас ведь долгое время была ситуация, которую можно сравнить с временами монгольской Руси, – не то чтобы полная изоляция, но существенное отрезание от возможности кросскультурных контактов. И для меня удивительно, что такая ситуация исправляется крайне медленно: вот только сейчас выходят произведения очень значимых европейских поэтов. И не так уж всё медленно происходит. Переводы, которые вышли в прошлом году, делались не тридцать лет, а гораздо меньше. Мне кажется, погружение в контекст интересно не только мне, а широкому читателю, поэтому на вес золота критики, которые могут хотя бы частично связать явление нашего поэта с теми явлениями, что находятся за пределами нашей страны.

Людмила ВЯЗМИТИНОВА: У меня чёткое ощущение, что критика действительно трансформируется и перестаёт быть критикой в том виде, к которому мы привыкли. Очевидно, сейчас заканчивается эпоха, длившаяся с середины XIX века. Лично я думаю, что заканчивается эпоха Белинского – и его «бросают» с «Парохода современности». Господа коллеги, давайте перестраиваться!